По ходу беседы Шульц вспоминал свою поездку в Москву, встречи с Брежневым, Патоличевым, Алхимовым, которые я ему организовал, когда он был министром торговли. Рассказал о своей рыбалке на Черном море, в районе Сочи.
В целом Шульц внешне держался достаточно непринужденно, избегал каких-либо острых или резких выражений, что нередко было присуще Хейгу. Однако существа каких-либо внешнеполитических вопросов он не затрагивал, предпочитая вести общий разговор.
Когда Громыко прибыл в Нью-Йорк на сессию Генеральной Ассамблеи ООН, у него состоялись две встречи с Шульцем (28 сентября и 4 октября).
Министры обсудили широкий круг проблем, но какого-либо заметного продвижения не было отмечено, хотя обсуждение проходило — в отличие от бесед с Хейгом — в более спокойной, деловой обстановке. Министры согласились, что надо продолжать обмен мнениями на более регулярной основе.
Как и в предшествующий год, президент Рейган не проявил желания встретиться с Громыко и пригласить его в Вашингтон, как это обычно делали другие президенты США.
26 октября я, сославшись на поручение Москвы, информировал Иглбергера о том, что в СССР в пределах его национальной территории был проведен первый пуск легкой межконтинентальной баллистической ракеты „РС-22" нового типа. Сказал, что такая информация представляется нами в качестве „жеста доброй воли".
Поблагодарив, Иглбергер отметил, что советская сторона действительно проявляет добрую волю, информируя о запуске, хотя она не была обязана делать это. Американская сторона ценит этот жест.
Через день на небольшом приеме в госдепартаменте ко мне подошел Шульц и сказал, что хотел лично передать в Москву, что администрация высоко ценит жест доброй воли советской стороны, которая информировала Вашингтон о запуске ракеты „РС-22".
Как бы демонстрируя ответную добрую волю, Шульц сказал, что он только что санкционировал возобновление переговоров с советской стороной по консульским вопросам, а также даты предлагаемых взаимных консультаций по вопросам нераспространения ядерного оружия (14–15 декабря в Вашингтоне) и продолжения обмена мнениями по югу Африки (1 декабря в Москве).
Я получаю высшую гражданскую награду
Рано утром 4 ноября меня разбудил заведующий шифровальным отделом посольства и торжественно вручил личную телеграмму Брежнева.
В телеграмме сообщалось о присвоении мне звания Героя Социалистического Труда с вручением золотой медали „Серп и молот" и о поздравлениях советского руководства в связи с наградой. Я оказался первым и единственным послом за. всю историю советской дипломатической службы, который был удостоен этой высшей гражданской награды.
Конечно, все это было чертовски приятно, но, признаться, и крайне неожиданно для меня. Дело в том, что высокие правительственные награждения обычно приурочивались либо к торжественным государственным праздникам, либо ко дню рождения, или же к подписанию важных международных договоров. Однако ни того, ни другого повода в этом случае не было. Я не знаю, что конкретно явилось толчком для принятия тогда такого решения.
Громыко, которого я спросил об этом при встрече через некоторое время, сказал, что советское руководство просто решило отметить мою многолетнюю работу в качестве посла в весьма непростых условиях наших сложных взаимоотношений с Соединенными Штатами Америки.
Я получил немало поздравительных телеграмм от государственных и общественных деятелей нашей страны, друзей, коллег, знакомых и родных. Был устроен хороший товарищеский ужин в посольстве, чтобы отметить это событие вместе с моими товарищами по работе. В целом все это оставило приятные воспоминания.
Кончина Брежнева. Ю.Андропов новый Генеральный секретарь
На смерть Брежнева (10 ноября) администрация среагировала быстро. Уже на следующий день мне позвонил Кларк, помощник президента по национальной безопасности, и передал соболезнования Рейгана. Он сказал, что президент пошлет высокопоставленную правительственную делегацию США на похороны Брежнева. В состав ее войдут: Буш, Шульц, посол Хартман.
Кларк сказал также, что президент приедет утром в посольство и распишется в книге соболезнований.
13 ноября, в субботу, в 10 часов утра в наше посольство приехал Рейган, чтобы расписаться в книге соболезнований по поводу кончины Брежнева. Президент сделал следующую запись: „Я выражаю соболезнование семье президента Брежнева и народу Советского Союза.
Пусть наши два народа живут совместно в мире на этой планете". Президент заметно волновался и даже дважды в своей записи повторил одно и то же слово. В последовавшей краткой беседе он еще раз просил передать в Москву его искренние сожаление и соболезнования.
Президенту, который впервые был в нашем посольстве, я показал помещение посольства, где ранее встречались вместе Никсон и Брежнев и где, в частности, был дан тогда официальный обед в честь президента США.
Рейган с большим интересом осмотрел помещение и соответствующие фотографии, заметив, что он надеется побывать у нас в посольстве еще раз, но при более счастливых обстоятельствах.
Надо сказать, что вначале Рейган — когда вошел в посольство — держался очень скованно и настороженно (куда попал?!), но к концу своего визита как-то „отошел" и стал беседовать более раскованно и даже дружественно.
Президента сопровождали Кларк и его ближайший личный помощник, заместитель руководителя аппарата Белого дома Дивер.
12 ноября К.Х.Андропов стал Генеральным секретарем ЦК КПСС.
Мне приходилось по делам службы нередко общаться с Андроповым и когда он был еще председателем КГБ (т. е. руководил и внешней разведкой), и когда стал Генеральным секретарем.
Андропов знал внешнеполитические проблемы не хуже Громыко, но превосходил его в знании их внутриполитических аспектов, таких, как проблема диссидентов, эмиграция из СССР, реакция за рубежом на эти специфические вопросы. Громыко фактически отмахивался от них, а Андропов занимался ими вплотную, определяя, как правило, курс руководства страны в этой области.
Андропов был противоречивой личностью. Его позиция по эмиграции евреев не определялась антисемитизмом. Среди его сотрудников было немало евреев. Я никогда не слышал от него антиеврейских шуток или анекдотов (чего не скажешь о некоторых других членах Политбюро). Он не прочь был порой высказывать в беседах даже либеральные взгляды. Вместе с тем это был убежденный противник диссидентского движения в СССР, считавший, что оно приносит значительный вред не только внутри страны, но и особенно нашим отношениям с внешним миром. А реакцию этого мира он, будучи главой внешнеполитической разведки, знал лучше других советских руководителей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
